lliothar - с ДР!

От всего сердца!

---

О поэтических турнирах в Японии

В исследованиях по национальной психологии неизменно отмечается умение японцев вести диалог. При этом подразумевается искусство слушать и слышать собеседника, не навязывать ему собственных взглядов, постоянно учитывать его интересы и приходить к компромиссным решениям, принимающим во внимание потребности всех сторон. Подобное свойство национальной психологии позволяет поддерживать высокий уровень социальной стабильности и смягчать проявления межличностной, классовой и общественной конфронтации.


Формирование «человека диалогического» имеет длительную историю, выраженную в различных сферах жизнедеятельности. Формы организации и бытования поэзии, возможно, дают представление о диалогической доминанте японской культуры с наибольшей наглядностью.

а дальше - мы идем вот по этой ссылке и читаем интересную статью Мещерякова:

ПОЭТИЧЕСКИЕ ТУРНИРЫ КАК ДИАЛОГИЧЕСКАЯ ДОМИНАНТА ЯПОНСКОЙ КУЛЬТУРЫ

---

Вук - с ДР тебя!

Скорпион ПРИШЕЛ!!!

---

Arletta - с ДР!

---

ehwaz - с ДР!

... и всяких успехов, особенно творческих!

---

Крокодяка - приветствую!

---

Шел высокий человек маленького роста...

"Укрощение строптивой" Шекспира. Странная пьеса.
Странная даже не содержанием - хотя и с ним не так уж все и ясно.
Странность заключается в том, что один из персонажей пьесы потерялся по ее ходу, как ключ из кармана - и так и не нашелся.
Пьяный в дупель медник Кристофер Слай. Балда неотесанная. Человек, над которым очень странно подшутили, найдя его мертвецки пьяным перед дверью трактира...

Лорд

Что это? Пьяный? Мертвый? Что он, дышит?

2-й охотник

Дыханье есть, но, не согрейся элем,
В такой постели мог бы и замерзнуть.

Лорд

Скот безобразный! Как свинья, разлегся.
Смерть гнусная, твое подобье мерзко.
А хорошо бы подшутить над ним:
Тихонько бы перенести в постель,
Да тонкое белье, на пальцы перстни,
Изысканные кушанья в кровать.
А встанет - ждут ливрейные лакеи...
Пожалуй, не узнает сам себя?

1-й охотник

Не будет знать, милорд, что и подумать.

2-й охотник

Диковинное будет пробужденье.

Лорд

За сон все примет, за мечту пустую.
Возьмите ж и ведите шутку тонко,
Несите в самый лучший из покоев,
Кругом развесьте вольные картинки,
Духами голову ему протрите,
Куреньем в комнате пускай запахнет.
Пусть музыканты ждут, - едва проснется,
Как сладостная музыка раздастся.
Заговорит случайно - встаньте в струнку
И, низко, раболепно поклонясь,
Спросите: "Что угодно вашей чести?"
Один пусть таз, украшенный цветами,
С водою розовою подает,
Другой - кувшин, а третий - полотенце:
"Угодно ль лорду руки освежить?"
Тот дорогие подает костюмы
И спрашивает, что надеть угодно;
Тот про собак и коней речь заводит
И что жену недуг его печалит.
Скажите, что подвержен он припадкам,
А вспомнит, кто он, - уверять, что бредит,
Что он не кто иной, как знатный лорд.
Как следует устройте, господа.
Получится отличная забава,
Коль сделаете все без пересола.

(пер. М. Кузмина)

Кристофер Слай пробуждается - и становится жертвой этого странного розыгрыша. И вот для него - мнимого лорда - и играют пьесу. Эту самую "Строптивую".
Какое-то время "рамка" со Слаем работает, Слай задает вопросы... а потом исчезает. Совсем. Вместе с рамкой. И о дальнейшей его судьбе мы так ничего и не узнаем...
Вот такая вот загадка... и разбираются потом исследователи, куда делся персонаж и не исчез ли, не был ли утрачен кусок текста?
А если предположить, что НЕ БЫЛ УТРАЧЕН?
Что пьеса Шекспира, возможно - равно как и ее предшественница (о ее существовании мы знаем - но боюсь, только исследователи могли бы мне сообщить, что это за пьеса. И тем не менее она существовала) - что эта пьеса имела вполне конкретное целевое предназначение? Может быть, этой пьесой открывался праздник - и притом вполне определенный?

С устройством маскарадов был связан и еще один интересный обычай в Британии: на 12 дней святок в каждом дворце или замке выбирался распорядитель всего празднества, называемый в Англии "Лорд беспорядка" (Lord Misrule), а в Шотландии - "мнимый аббат" (Abbot of Mock). Лордом беспорядка выбирался тот, кто мог хорошо шутить, устраивать различные развлечения, карнавалы. Он сам подбирал себе свиту, члены которой были разодеты в яркое платье, украшенное лентами и колокольчиками. - Рождественские обычаи и традиции Великобритании.

А вдруг Кристофер Слай - это всего-навсего... ЛОРД БЕСПОРЯДОК? Ведь тогда вполне понятно, отчего его нет в финале пьесы - потому что он не может исчезнуть, не может "закончиться" вместе с пьесой! Не может - потому что праздник, в отличие от пьесы, еще не закончен - и ему нельзя, невозможно исчезнуть! Пьеса закончена - но мнимый лорд, Лорд-Беспорядок все еще правит - и время передать бразды правления обычному лорду-мэру еще не пришло, часы еще не пробили, он все еще пьет и веселится со своей свитой?

А вот это пускай исследователи думают. Или опровергают. А я не исследователь. Я хулиганка. )))))
Леди Беспорядок. )))))))

- Танцевали три кита
Менуэт вприсядку -
Эй, дорогу, мелкота
Лорду Беспорядку! )))

---

Asia Al-Medham - c ДР!

А это тебе... сама знаешь кто!

---

OlgaWednesday - с ДР!

Ван-Гог, "Звездная ночь над Роной"

---

Viyka - приветствую и с ДР!

---

Nadia Yar - приветствую!

---

yyuta - приветствую!

Utagawa Yoshiiku

Flower Party - Imayo Nazorae Genji no. 8
"Imayo Nazorae Genji" (Contemporary Interpretation of The Tale of Genji) Chapter 8 Hana-no-en. Princess Usuyuki and Sonobe Saemon.

---

Fenica - с ДР!

---

zinder - с ДР!

Так и у тебя сегодня ДР - и ты молчишь?
Фигушки! От нас еще никто непоздравленным не уходил!



Это называется "Нежность". Пусть она никогда тебя не покидает!

---

koyru_sanzo - с ДР!

---

Верина - с ДР!

---

Флэшмобствую помаленьку...

Раз уж я отчего-то проснулась и заглянула сюда - просто необходимо пофлэшмобствовать. Потому что с такого недосыпа ни на что более осмысленное я не способона. А флэшмоб хороший, я его у strange потянула. )))
Итак - флэшмоб по ролевым играм (сетевым, кабинеткам, полигонкам... система игры и прочее не важны - просто по играм):

1. Какие роли мне стоит сыграть?
2. Какие роли мне не стоит пытаться играть никогда?
3. Вы бы сыграли со мной в паре? Если да, то что?

@настроение: спать хочу...

---

Тест...

Твоя Удача живет+ в Лесной избушке

Странная она, твоя Удача. Немного нелюдимая, диковатая, как кошка. Может молчать месяцами, будто и нет ее вовсе. А может в какой-то экстремально важный момент внезапно возникнуть и вытащить тебя из пропасти. И снова исчезнуть на год+ Знаешь, в чем ее секрет? Твоя Удача - действительно диковатое существо, неразрывно слитое с природой. Ты давно был(а) в лесу? Где находится твой дом? Не в центре ли города? Твоя Удача, как все дети природы, обладает огромной мощью, но она не выносит шума и любой искусственности. Она пробуждается только тогда, когда ты ощущаешь свое единение с природой, чувствуешь в себе ее силу и свою к ней причастность. И вот тогда в тебе просыпается твоя дикая, реально Дикая Удача, не ведающая преград.

Пройти тест

---

Творческая энергия в сумерках

Именно так назывался рассказ, который приснился мне в 15 лет. Потом я его написала. Потом я эту тетрадку благополучно потеряла. Написать его, что ли. еще раз?
Идея была такая. Если автор понебрежничал и не всю душу вложил в своего героя (героев) либо поленился и просто не закончил его историю - хотя бы временным промежуточным финалом - то та творческая энергия, которая должна была воплотить его, остается недовоплощенной - и шляется в виде самого что ни на есть натурального привидения. С обликом недовоплощенного героя, ясное дело. Ага, вот такой вот это был мистюшник-готичник-ужастик с элементами детектива...
Но чтобы вот так вот вляпаться с размаху в собственную выдумку...
Тексты надо дописывать. Игры надо доигрывать. И не оставлять персонажей бродить недовоплощенными.
То есть вместо того, чтобы спокойно сидеть и писать собственный текст - я получила визит персонажа. Оно бы еще ничего - но его на стихи пробило, бедолагу. Так что вместо текста мне пришлось слушать его...

Самому себе

В этом саду не бывает весны,
Этих цветов на ходу не задень,
Не возвращайся в забытые сны,
Не оставляй в их ветвях свою тень!

Пусть остывают следы на земле,
Пусть их до смЕрти остудит луна,
Пусть они сгинут в несбыточной мгле -
Не возвращайся в объятия сна!

Сердце твое понапрасну хранит
Память о том, что ты верил и ждал.
Ты ведь давно своим сном позабыт -
Разве о путнике помнит привал?

Вот он, твой вечный серебряный путь -
Льется под ноги дорога дождя...
Этой дорогой уйди и забудь -
Только назад не смотри, уходя...

Тебе стало легче? Спи... и не возвращайся в старые сны... я придумаю что-нибудь для тебя... обещаю...

@темы: стихи

---

Что такое "гэсаку" и не только...

Как говорится - нашел инфу сам, поделись с другими. )))

Произведения повествовательной прозы первой половины XIX в. в японском литературоведении известны под общим названием «гэсаку» (букв. «сделанное в шутку»). Этот термин вошел в употребление в конце XVIII в. Образованные люди того времени нередко «ради забавы» создавали произведения беллетристического характера и, чтобы отделить их от своих «ученых» трактатов, именовали их гэсаку. Несмотря на то что первоначально этот термин заключал в себе идею непрофессионализма в искусстве (художественное творчество мыслилось изящным развлечением в часы досуга), со временем он стал прилагаться к сочинениям всех авторов, в том числе и профессионалов, живших на литературные заработки...

Проза гэсаку неоднородна в жанровом отношении. В нее включаются как сочинения «высоких» жанров, писавшиеся изящным литературным стилем, так и произведения низовой, демократической прозы, создававшиеся на разговорном языке. К «высокой» словесности относятся «ёмихон», т. е. «книги для чтения», получившие такое название в отличие от лубочной литературы — «эхон» — «книжек с картинками», в которых главное место отводилось рисунку, а текст играл подчиненную роль. «Книги для чтения» тоже иллюстрировались, однако их основу составлял уже текст. Главной темой ёмихон в первой половине XIX в. служило описание подвигов и приключений легендарных рыцарей средневековья, пытающихся восстановить славу и могущество своего рода. По жанру это квази-исторический авантюрно-героический роман, в котором своеобразно преломились традиции японского феодального эпоса, с одной стороны, и черты китайского романа-эпопеи XIV в. («Троецарствие», «Речные заводи») — с другой. Ёмихон ориентированы на вымысел, в них сильны сказочные и мифологические мотивы. Несмотря на наличие точного исторического фона, упоминание подлинных событий и реальных исторических персонажей, историзм ёмихон заведомо условный. В изображении событий прошлого явственно проступает тенденция к «деисторизации» и мифологизации исторического материала. Специфика ёмихон заключается в том, что этот жанр принадлежит уже не средневековой художественной традиции, хотя и многое заимствует из нее, но культуре стадиально иного типа. Исходным моментом мифологизирования в ёмихон является разочарование их авторов в современном обществе, утратившем, как им казалось, подлинные идеалы. Фантастика, героика, история, миф выступают в ёмихон в ином качестве, нежели в эпических сказаниях Японии или историко-героических романах Китая, — они подчинены задаче создания откровенно условного, иллюзорного художественного мира, противостоящего реальному миру неправедности и житейской прозы. Создатели произведений этого жанра ощущали себя не просто писателями, но и воспитателями, призванными в соответствии с конфуцианской традицией своим творчеством «побуждать к добру и предостерегать от зла». С этой установкой связаны и принципы изображения человека в прозе ёмихон: символическая, этическая значимость образов преобладает над их жизненной конкретностью и характерностью.

Крупнейшим создателем ёмихон в первой половине XIX в. был Такидзава Бакин (1767—1848). Сын небогатого самурая, он отказался от наследственных привилегий и самурайской службы и посвятил себя писательскому труду. Бакин был знатоком не только национальной, но и китайской литературы. Известность приобрели его переложения знаменитого памятника японского героического эпоса «Сказание о великом мире» (XIV в.), а также китайских романов «Речные заводи» и «Цзинь, Пин, Мэй» (XVI в.). Однако подлинную славу он снискал своими авантюрно-героическими романами. Одним из первых произведений Бакина в этом жанре был написанный в 1804 г. роман «Чудесный рассказ об ущербной луне», о приключениях знаменитого рыцаря средневековья Минамото Тамэтомо. Вслед за падением дома Минамото во время смут 1156 и 1159 гг. главный герой оказывается в изгнании на острове Осима, но ему удается оттуда бежать. После долгих скитаний он попадает на острова Рюкю. Там герой совершает много доблестных поступков, спасает принцессу от злодеев, посягающих на трон, женится на ней и становится правителем счастливого, процветающего государства.
632

Сюжет романа опирается на реальные события, связанные с временным поражением могущественного дома Минамото в середине XII в., однако следование исторической правде не входит в замысел автора. Из «Сказания о годах Хогэн» (XIII в.) известно, что Тамэтомо умер в изгнании, в романе же Бакина протагонист не только чудесным образом спасается от врагов, но и становится основателем династии рюкюских государей. Как и подобает эпическому герою, он наделен сверхъестественной силой и храбростью, однако внимание автора сосредоточено не столько на ратных подвигах Тамэтомо, сколько на его нравственном совершенстве. Главный герой выступает своего рода демиургом, создателем идеального, справедливого мира, функционирующего в соответствии с принципами конфуцианской морали и самурайскими идеалами. Повествуя о судьбе героя, Бакин постоянно напоминает читателю, что любой проступок: неверность сюзерену или нарушение сыновнего долга — не остается безнаказанным, а добродетель позволяет человеку преодолеть все трудности и одержать победу. Дидактика — неотъемлемая черта художественного метода писателя.

В полной мере она проявляет себя и в самом известном романе Бакина «Жизнеописание восьми псов, потомков Сатоми из Нансо», выходившем по частям на протяжении 1814—1841 гг. Создавая этот огромный по объему роман, Бакин основывался на летописях, отражающих события XV в., но этот исторический материал определил лишь временные рамки произведения и выбор в качестве одного из главных персонажей могущественного феодала Сатоми Ёсидзанэ (1417—1488); фабула же романа и судьбы героев целиком вымышленны. Несколько необычное название книги объясняется эпизодом в самом начале романа. Замок Сатоми Ёсидзанэ окружен врагами. Силы противников не равны. В отчаянии Ёсидзанэ обещает отдать свою дочь — красавицу Фусэхимэ — в жены любому, кто принесет ему голову врага. Его сторожевой пес Яцуфуса срывается с места и вскоре возвращается с головой предводителя врагов. Ёсидзанэ одерживает победу над противником, он не может нарушить свое обещание, Фусэхимэ и Яцуфуса отправляются в горную пещеру.

Через год Фусэхимэ получает божественное откровение: ей предстоит произвести на свет бесстрашных рыцарей, которые умножат славу и могущество дома Сатоми. В это время один из верных вассалов Ёсидзанэ, которого тот прочил своей дочери в мужья, отыскивает убежище в горах и, пытаясь вызволить невесту, стреляет в Яцуфусу. При этом одна из пуль попадает в Фусэхимэ. Из ее раны поднимается белое облачко, подхватывает ее хрустальные четки и уносит их в небо. (Эти волшебные четки из восьми бусин, на каждой из которых начертан иероглиф, обозначающий одну из конфуцианских добродетелей, Ёсидзанэ получил в храме, когда маленькая Фусэхимэ была больна. Они ее исцелили, и с тех пор девушка с ними не расставалась.) Бусины разлетаются по свету, и в тех местах, куда они попадают, рождается ребенок. Каждый из них держит в руке бусину, а имена их начинаются иероглифом «ину» — «пес». Поначалу они не подозревают о существовании друг друга, но потом встречаются и узнают по бусинам о своем родстве. Восемь доблестных рыцарей совершают многочисленные подвиги, мстят врагам дома Сатоми, побеждают злых волшебников, чудовищ и оборотней, заступаются за несправедливо обиженных. В конце книги, осуществив свое предназначение, они становятся святыми мудрецами, собираются вместе в горной пещере, где жили Фусэхимэ и Яцуфуса, и таким же чудесным образом, как появились на свет, исчезают.

«Жизнеописание восьми псов» обнаруживает следы заметного влияния китайской литературы, причем не только авантюрно-героического повествования, но и раннесредневековых рассказов о сверхъестественном. Так, занимающая ключевое место в романе история Фусэхимэ и Яцуфуса сюжетно восходит к рассказу из «Записок о поисках духов» (IV в.) Гань Бао о собаке Паньху, принесшей мифическому правителю Гао-синю голову вражеского полководца и получившей в награду за это дочь государя. Паньху поселился с женой в горной пещере; от их потомков и пошли племена, обитающие на юге Китая. Использование этого сюжета, отразившего древние представления о тотемных предках, в романе Бакина оказывается не просто эффектным литературным приемом, но и опорой для самостоятельного авторского мифотворчества. Фусэхимэ и Яцуфуса в известном смысле сродни мифическим героям-первопредкам. Они — родоначальники нового поколения доблестных рыцарей и благородных мужей, призванных восстановить гармонию в мире на основе неукоснительного соблюдения конфуцианской морали.

Роман Бакина представляет собой сложную сюжетно-композиционную структуру. Судьбы и поступки огромного числа персонажей не только связаны воедино, но и взаимообусловлены. Существенным организующим моментом в романе служит буддийская идея кармы. Бакин видит причину испытаний, выпавших на долю рода Сатоми, в том, что некогда Ёсидзанэ совершил непростительный для самурая проступок
633

— нарушил обещание сохранить жизнь наложнице одного из своих врагов. Мстительный дух убитой вселился в барсучиху, вскормившую Яцуфусу. Последующие события романа, таким образом, заранее предопределены. В наказание за вероломство Ёсидзанэ теряет любимую дочь. Именно ей от рождения предначертано искупить грех отца: не случайно, что иероглиф «фусэ» в ее имени состоит из двух знаков — «человек» и «собака». Соединяя судьбу с Яцуфусой, она жертвует собой ради спасения рода Сатоми. Момент нравственного выбора между желанием личного счастья и долгом глубоко трагичен, но совершенно однозначен и не допускает альтернативы. С точки зрения Бакина-моралиста, безоговорочное следование долгу — единственный путь к усовершенствованию человеческой природы и общества. Строгое морализирование соединено в романе с увлекательностью вымысла, но именно оно придает произведению единство и цельность. Творчество Бакина принадлежит к числу наиболее интересных явлений повествовательной литературы первой половины XIX в. Его проза орнаментальна, насыщена поэтическими реминисценциями и аллюзиями, осложнена ритмически организованными периодами и образами, заимствованными из китайской традиции. Книги Бакина были адресованы прежде всего образованной аудитории, однако заключенная в них мысль о душевном благородстве и справедливости, ярко выраженная авантюрность, сюжетное разнообразие сделали их достоянием широкого круга читателей.

Произведениям Бакина близки романы другого писателя — Рютэя Танэхико (1783—1842). Выходец из знатного самурайского рода, он не знал нужды п писал скорее для развлечения, чем для заработка. Как и Бакин, он создавал преимущественно авантюрно-героические романы, но при этом опирался не столько на традицию китайской прозы, сколько на поэтику «исторических» драм Кабуки. Самое знаменитое произведение Танэхико — роман «Лже-Мурасаки и деревенский Гэндзи», представляющий собой переделку прославленного романа Мурасаки Сикибу «Повесть о Гэндзи» (XI в.), который на протяжении всей истории японской литературы сохранял свою эстетическую значимость и активно воздействовал на творчество последующих поколений писателей. В XVII в. «Повесть о Гэндзи» послужила объектом художественного переосмысления в романе Ихары Сайкаку «История любовных похождений одинокого мужчины», где рассказ о любовных авантюрах пародийного двойника принца Гэндзи — горожанина Ёноскэ — подчинен воссозданию широкой и реалистически достоверной картины жизни Японии того времени. Рютэй Танэхико совершенно иначе подошел к материалу романа Мурасаки Сикибу. Он переносит действие «Повести о Гэндзи» в XV век, время кровавых междоусобиц и смут. События романа разворачиваются не в галантной обстановке хэйанского двора, а в атмосфере политических заговоров, коварных интриг, жестоких убийств. В центре повествования — высокородный самурай Мицуудзи, сын сёгуна Асикаги Ёсимасы (1435—1490) и его любимой наложницы Ханакири, женщины невысокого происхождения. Слово «деревенский» в названии книги не следует понимать буквально, в данном случае оно синонимично понятию «воинственный», потому что для аристократов XI в., в которых придворная дама Мурасаки Сикибу видела носителей столичной цивилизованности, представители нового класса, военного дворянства (а именно об этой среде и ее идеалах рассказывает Танэхико), были грубыми варварами. Подобно «блистательному принцу Гэндзи», Мицуудзи наделен необычайной красотой и талантами и далек от честолюбивого стремления властвовать. Однако, узнав об исчезновении драгоценных семейных реликвий, он решает во что бы то ни стало их разыскать. Начинается длинная цепь приключений, связанных с поисками похищенного, в духе драм оиэмоно. Значительное место в романе отводится описанию любовных похождений Мицуудзи, однако они носят подчеркнуто авантюрный характер и не претендуют на изображение внутренней, эмоциональной жизни героев.

Преобразуя любовный роман Мурасаки Сикибу в остросюжетное повествование, Танэхико начисто лишает его лиризма и психологической глубины. Утонченный эстетизм «Повести о Гэндзи», связанный с культом «моно-но аварэ» (печального очарования вещей), уступает место активному эпическому началу, культу мужества, бесстрашия, хитроумия. Психологическая достоверность характеров подменяется «типажностью», открытой ориентацией на условные театральные амплуа. Но именно эта установка на авантюрность и театральную эффектность и привлекала читателей того времени. В течение многих лет (первая часть романа вышла в свет в 1829 г., а последняя, тридцать восьмая, — в 1842 г.) они с нетерпением ждали каждого нового выпуска книги. Роман написан изящным языком, его фабула увлекательна. Дополнительную прелесть ему придают сюжетные переклички с «Повестью о Гэндзи». И все же в книге Танэхико нет, пожалуй, самого основного — того сложного жизненного и «человеческого» содержания, которое свойственно произведению Мурасаки Сикибу. Роман «Лже-Мурасаки
634

и деревенский Гэндзи» наглядно воплощает в себе многие существенные черты художественного стиля эпохи и в то же время служит свидетельством его исторической ограниченности. Авантюрно-героический роман является одним из любопытных и своеобразных порождений литературы первой половины XIX в., но почву для дальнейшего развития японской прозы подготовил не он, а произведения реалистического характера, достоверно изобразившие жизнь людей своего времени.

К числу таких произведений относятся прежде всего любовные повести и романы «ниндзёбон» (букв. «книга о чувствах»). Этот жанр сформировался в начале XIX в. на основе популярных в предшествующем столетии повестей о приключениях незадачливых повес в «кварталах любви». Любовные повести ниндзёбон тоже живописуют нравы «веселых кварталов», но они серьезны и даже мелодраматичны. Повествование в них сосредоточено не на любовных авантюрах как таковых, а на изображении чувств и переживаний персонажей. Несомненно влияние на характер ниндзёбон оказал китайский бытовой роман «Цзинь, Пин, Мэй», однако главным героем «книг о чувствах» выступает не распутник, подобный Симынь Цину, а благородный чувствительный юноша, способный на глубокие любовные переживания. По сравнению с китайским романом эротика в них заметно смягчена и приглушена. Главным сюжетоформирующим принципом служит не буддийская идея тщетности и иллюзорности земных страстей, а рассказ о том, как верность в любви помогает героям преодолеть все испытания и добиться счастья.

Созданием многочисленных произведений в жанре ниндзёбон прославился Тамэнага Сюнсуй (1790—1843). Выходец из среды горожан, он хорошо знал жизнь обитателей мещанских увеселительных кварталов Эдо — купцов, приказчиков, «дев веселья», актеров. Представители этого пестрого городского люда и стали персонажами его любовных романов, лучшим из которых считается «Сливовый календарь любви» (1832—1833). Главный герой романа — Тандзиро, незаконный сын некоего сановника, отданный на воспитание хозяина одного из «веселых кварталов». Чтобы помешать ему унаследовать дело приемного отца, приказчик этого заведения обвиняет Тандзиро в краже ценностей. Несчастный юноша не может доказать свою невиновность и вынужден скрываться. У Тандзиро есть невеста и две возлюбленные — девы из веселого квартала. Благодаря их помощи главному герою удается разоблачить злодея-приказчика и вернуть себе состояние. Он женится на своей невесте, а одна из возлюбленных становится его наложницей.

Главная ценность этого произведения заключается в том, что оно обращено к реальной жизни своего времени, полнокровно и достоверно рисует нравы простых горожан. В отличие от книг Бакина и Танэхико человек в прозе Сюнсуя предстает не отвлеченным воплощением добродетели или порока, а объектом живого художественного наблюдения. Стремление осмыслить человеческую личность «изнутри», проникнуть в сложный мир душевных движений и чувств героев — особенность творчества Сюнсуя, от которого тянется прямая нить к реалистической прозе нового времени. Новаторство Сюнсуя выразилось и в том, что он был одним из первых японских писателей, осознавших богатые возможности живого языка при создании художественного произведения. Роман написан на разговорном языке, значительное место в нем отоводится диалогу. Речь персонажей в достаточной степени индивидуализирована и служит одним из основных приемов создания образа. Обращенные к эмоциональному миру человека, «книги о чувствах» объективно носили антифеодальный, антиконфуцианский характер и поэтому служили объектом нападок правительственной цензуры. В 1841 г. произведения Сюнсуя были объявлены «безнравственными», писателя приговорили к домашнему аресту и продержали в ручных колодках пятьдесят дней, его книги были изъяты из обращения и сожжены. Эти репрессии не могли не сказаться на дальнейшем творчестве Сюнсуя и его преемников. Любовные повести последующих десятилетий носили откровенно нравоучительный характер, что, безусловно, снизило их художественную ценность. Возрождение интереса к эдоским ниндзёбон наступило лишь в конце XIX в., когда японская интеллигенция вслед за периодом увлечения европейской литературой обратилась к национальной традиции. Романы Сюнсуя оказали активное воздействие на творчество видных прозаиков конца XIX — начала XX в.

Одновременно с любовной повестью и романом в первой половине XIX в. развивалась другая разновидность демократической прозы — авантюрно-комический и комический роман коккэйбон (букв. — «забавная книга»). Подлинно народные по духу произведения этого жанра продолжают традицию средневековых фарсов кёгэн, пародийной прозы XVII и XVIII вв., новеллистики Ихары Сайкаку. Ведущим автором коккэйбон был Дзиппэнся Икку (1765—1831). О его жизни сохранилось немало преданий и анекдотов, рисующих его эксцентричным чудаком, гулякой, балагуром. Народная фантазия перенесла на любимого писателя черты
635

его популярных персонажей. В действительности Икку происходил из дворянской семьи; порвав со своим кланом, он долго странствовал, прежде чем стать писателем. Вначале он сочинял пьесы для кукольного театра, затем, обосновавшись в Эдо, создал немало фантастических и любовных повестей, он обессмертил свое имя плутовским комическим романом «На своих на двоих по Токайдоскому тракту» (1802—1822). Сюжетной канвой книги служат приключения двух эдоских простолюдинов, веселых плутов Ядзиробэя и Китахати, которые, наслышавшись о красотах древней столицы Киото, отправляются туда по Токайдоской дороге. По пути они сталкиваются с представителями различных общественных слоев и профессий — торговцами, самураями, монахами, крестьянами, погонщиками, куртизанками, жуликами. На страницах книги разворачивается широкая панорама жизни Японии, запечатленной с обилием красочных деталей и комических подробностей.

Образная система романа восходит к традиции народной смеховой культуры. Центральные персонажи — Ядзиробэй и Китахати — напоминают простолюдинов средневековых фарсов. Им свойственны неиссякаемое жизнелюбие, полная свобода от сословных предрассудков, умение с шуткой выбраться из любого трудного положения. Они — представители мира веселой вседозволенности и поэтому отказываются принимать официальный мир с его жесткой регламентацией и иерархией. Все в окружающем мире, включая их самих, служит для них объектом пряного острословия, грубоватой шутки. Но при этом изображенный писателем мир — не карнавальная небывальщина, а вполне реальная историческая действительность, дающая автору немало поводов для насмешки и сатирической издевки. Высокомерный, но нищий самурай, врач, берущийся вылечить любую болезнь, но при этом не умеющий ни читать, ни писать, монахи и монахини, вовсе не склонные отказывать себе в мирских удовольствиях, купцы, старающиеся во всем подражать самураям, — все эти комические и сатирические образы характерны для тогдашней действительности. Смех в романе Икку призван не только веселить — он срывает покровы благопристойности с фальшивой цивилизации, показывает ее изнанку и ущербность. «На своих на двоих по Токайдоскому тракту» — по-настоящему народная книга. Написанная живым языком, украшенная блестками «раблезианского» юмора, пародии, сатиры, она остается одной из самых читаемых книг в Японии.

Другим признанным мастером комического романа коккэйбон был Сикитэй Самба (1776—1822), автор популярных произведений «Новомодная баня» (1809—1813) и «Новомодная цирюльня» (1813—1814). Баня и цирюльня в токугавской Японии служили своеобразными клубами для горожан, где посетители обсуждали городские происшествия, отдыхали и развлекались. Этот выбор места действия как нельзя лучше соответствовал замыслу автора создать комедию нравов своей эпохи: посетители бани и цирюльни встречаются и расходятся, но их беседа служит поводом для остроумной зарисовки, меткого наблюдения. Персонажи Самбы как бы выхвачены из жизни. С большим мастерством писатель создает комические образы столичного щеголя, гейш, жеманно рассуждающих о достоинствах и недостатках мужчин; чиновника в отставке, который не может удержаться от того, чтобы дать каждому «дельный» совет; купца, даже в бане расхваливающего свой товар; ученого старца, дающего изысканные китайские наименования самым будничным вещам. В книгах Самбы нет определенного сюжета. Сценки из городской жизни нанизаны друг на друга в произвольном порядке. Основу повествования составляет диалог. Пытаясь с помощью одной лишь речевой характеристики воссоздать облик того или иного персонажа, автор использует как столичный говор, так и диалекты других областей страны. Как и в романе Икку, в «забавных книгах» Самбы звучит многоголосье — голоса автора и персонажей не только не сливаются, но интонационно оттеняют друг друга. Стилизация и индивидуализация речи персонажей, стремление запечатлеть наиболее характерное в них — важнейшее завоевание комического романа первой половины XIX в. на пути к становлению современной японской прозы.

Первая половина XIX в. — последний этап в развитии японской классической литературы. В условиях наступления феодальной реакции и отсутствия сколько-нибудь значительных соприкосновений с духовной культурой Запада переход к литературе Нового времени, бурно начавшийся в конце XVII в., затянулся в Японии более чем на полтора столетия. Для многих форм и жанров искусства первой половины XIX в. характерен возврат к средневековой художественной традиции, что, как и в ряде европейских стран XVII в., привело к формированию нового художественного стиля. Заняв господствующее положение в драматургии и некоторых жанрах повествовательной литературы, этот стиль совмещался с принципами реалистического подхода к изображению действительности в поэзии и демократической прозе, во многом предвосхищающими характер последующего развития японской словесности.