Собственно, сюжет "Диких лебедей" Андерсен не сам придумал. Это довольно известный сюжет. Его довольно точный аналог есть у братьев Гримм, например. Но именно в исполнении Андерсена эта сказка вызывает массу недоуменных вопросов.
И в особенности эти вопросы касаются ведовского процесса над Элизой.
Я сейчас оставляю в стороне позицию короля, это разговор отдельный - замечу только, что и советский мультфильм, и японская аниме-экранизация не оставляют ее в полном соответствии с оригиналом, и правильно делают. Нет, речь о самой принцессе.
Для деревенского сказочника ее поведение выглядит нормальным. Но Андерсен-то не деревенский сказочник! Его принцы ходили в школу и отлично читали - хоть по книге, хоть наизусть. А Элиза рассматривала книжку с картинками. Но - книжку, а не альбом без текста! И далее в полном варианте сказки молитвенник на вопрос, если кто благочестивее, чем он, отвечает, что Элиза благочестивее. То есть - хотя королева и спихнула Элизу крестьянам на воспитание - все же подразумевается, что принцесса хотя бы умеет читать и писать, что она хотя бы молитвенник читала. Что какие-то навыки грамотности у нее есть. Но когда ее обвиняют в колдовстве, она не пытается хотя бы в письменном виде сказать, что невиновна. Отчего? Что ей мешает? Аниме-экранизация решает вопрос таким образом: пока работа не окончена, ее тайна должна оставаться тайной. То есть не только ни слова нельзя произнести, но и как-то дать знать, что и почему Элиза делает, тоже нельзя. Но вот что по этому поводу думал сам Андерсен? Почему принцесса из литературной сказки ведет себя, как принцесса из сказки народной, деревенской?
А далее начинается нечто совсем непонятное.
То, что Элиза - немая из леса, что она зачем-то плетет какие-то рубашки из крапивы, для короля не новость вообще-то. Он сам распорядился доставить Элизе ее работу. Причиной осуждения являются ее визиты на кладбище. Именно потому, что продолжает она плести из кладбищенской крапивы, ее принимают за ведьму (к слову сказать, судя по описанию кладбища, ведьмы в этой стране охамели до полного беспредела - но их отчего-то не преследуют). В ходе процесса даже статуи святых качают головой - но архиепископ перетолковывает это в пользу обвинения. И вот Элиза осуждена, завтра ее сожгут - а сегодня ее бросают в камеру... оставив ей ее работу!!! Это, простите, как?! Оставить ведьме орудия ее колдовства? Вы себе такой ведовской процесс представляете?!
Я - представляю. Но - НЕ ведовской процесс, а деревенское судилище.
Юный казуист предположил, что у Элизы не отняли крапивные рубашки, потому что побоялись. Не верю - если речь идет о процессе. Первым делом бы отобрали. У Андерсена (по крайней мере, так в переводе Ганзен) это замотивировано иначе - Из роскошных королевских палат Элизу отвели в мрачное сырое подземелье с решеткой на окне, в которое со свистом задувал ветер. Вместо бархата и шелка ей дали под голову связку набранной ею на кладбище крапивы, а жесткие, жгучие рубашки-панцири должны были служить ей ложем и одеялом. - то есть рубашки и крапивное волокно ей оставляют в издевку. Все равно не могу поверить. Не могли оставить ведьме колдовские принадлежности - вдруг она тааак колданет, что небу жарко станет!
Но если это деревенское судилище, тогда не надо придумывать никакую издевку - мотив "испугались" становится куда весомее. Крестьяне заподозрили девицу в колдовстве. И испугались ее. Никто не наберется храбрости отобрать у ведьмы колдовские причиндалы. Нет, ее просто запрут - у нее же дома. И, разумеется, сожгут - не на костре, а опять-таки в доме, не отпирая дверь.
Получается, что все эти несообразности - безграмотность принцессы и оставленные ведьме колдовские принадлежности - перестают быть несообразностями, как только мы делаем шаг из литературной сказки в простонародную.
Но неужели Андерсен этой несообразности не видел? Ведь видел же, раз слегка смикшировал - но именно смикшировал, и не более того, лишь слегка затушевал, и сквозь растушевку четко проступает первоначальный рисунок.
И вот тут - ИМХО, отличное - предположение высказал Сергей.
"Я думаю, Андерсена эта "неправильность" очаровала. И оставил он ее, слегка подмикшировав, вполне намеренно. Именно для того, чтобы проступал первоначальный рисунок. Чтобы сквозь голос писателя был слышен голос деревенского сказочника. Его видение мира. То, как он себе представляет королей и принцесс, столицу и дворец. Мы этого уже не вполне понимаем - расстояние слишком далекое. А для него это было близко, рядом. Те старики, которых он мог слышать в детстве. Очаровательная "неправильность" - сродни рассказам гоголевского казака о царице со слов деда: Как заглянул он в одну комнату — нет; в другую — нет; в третью — еще нет; в четвертой даже нет; да в пятой уже, глядь — сидит сама, в золотой короне, в серой новехонькой свитке, в красных сапогах, и золотые галушки ест Представление народного сказителя - которое добавляет глубину и обертоны. И его Андерсен свято сохранил - хоть и чуть-чуть затушевал то, что иначе бросалось бы в глаза как несообразность. Он может нравиться или не нравиться - дело вкуса, но он большой художник".
Мне нравится это объяснение. Я с ним согласна. Настолько согласна, что решила им поделиться. Может, все было и не так - в таком случае это своего рода сказка о сказке. Но мне думается, мне хочется, чтобы это было так...