Читаю "Литературную матрицу" - статьи писателей о классиках. Добралась где-то до середины второго тома. Впечатления - разные.
В первом томе мне показалась интересной статья о Грибоедове - и "панке" Чацком. А наименее интересной - статья Петрушевской о Пушкине. Вплоть до недоумения. Взрослый ведь уже человек, и литератор талантливый, ну нельзя же - так... Говорят, что Ахаматова написала о Пушкине, как женщина, и притом ревнующая его - вероятно, но после Петрушевской написанное Ахаматовой представляется мне образцом мужественного подхода. Но наверное, я неправа, и напряженная личностность отношения, подчас игнорирующая исторические факты и ведущая к явной их избирательности, тоже нужна. И статью можно написать абсолютно в стиле и даже кадансе незабвенного некрасовского: "Умер, Касьяновна, умер, сердешная, Умер и в землю зарыт!" - не прибавив ничего по существу. В любом случае, я не хочу и не вправе оспаривать право кого бы то ни было написать такую статью.
Во втором томе показалась невероятно пошлой статья о Есенине. При ее прочтении во мне проснулась феминистка, причем очень-очень злая.
Зато понравилась статья Макисма Кантора о Маяковском. Вот ведь не люблю я Кантора ни как художника, ни как прозаика - не мое, совсем не мое. А вот как эссеист, публицист, аналитик он мне очень интересен.
И вот добралась до статьи о Цветаевой. Первой статьи (их там две).
И впала в непонятное.
Одной из точек расхождения с современностью было принципиальное для Цветаевой (и довольно редкое в тогдашней поэзии с ее культом качества, да и в нынешней, во многом существующей в заданных Бродским координатах, где язык представляется саморегулируемой машиной, по собственной воле рекрутирующей авторов для выполнения определенного типа работ[225]) утилитарное и даже снисходительное отношение к языку: как к послушному инструменту — или части собственного тела, с которой не миндальничают. Язык используется или преодолевается как материал: внешняя оболочка единственно важной сути. Пренебрегать внешностью во имя смысла было для Цветаевой настолько естественным, что она была неизменно озадачена критическими статьями, где о ее стихах говорили как об игрушках, выполненных в том или ином стиле, описывая поверхность и не добираясь до внутренней задачи.
То есть автор статьи верно пишет о свойственнром Цветаевой и общем для нее и Пастернака ПРЕОДОЛЕНИИ ЯЗЫКА. Этого у поздней Цветаевой и Пастернака было полно: круглое тащим, квадратное катим. Но вот как вообще преодолевать язык во имя смысла - это для меня тайна за семью печатями. Я понимаю, как можно преодолевать косность своего тела - скажем, балерине. Но как можно преодолевать тело, как таковое, чтобы выразить танцем смысл, относиться к нему как к внешней оболочке - не понимаю ну вот совсем. И точно то же самое с языком - преодолевать его во имя смысле - но ведь и язык суть смысл, и сопряжение смысла сути и смысла слова выявляет замысле полнее, явнее, сильнее...
Чего-то я в этой жизни и в литературе не понимаю...
Озадачилась.
Ушла читать дальше.
В первом томе мне показалась интересной статья о Грибоедове - и "панке" Чацком. А наименее интересной - статья Петрушевской о Пушкине. Вплоть до недоумения. Взрослый ведь уже человек, и литератор талантливый, ну нельзя же - так... Говорят, что Ахаматова написала о Пушкине, как женщина, и притом ревнующая его - вероятно, но после Петрушевской написанное Ахаматовой представляется мне образцом мужественного подхода. Но наверное, я неправа, и напряженная личностность отношения, подчас игнорирующая исторические факты и ведущая к явной их избирательности, тоже нужна. И статью можно написать абсолютно в стиле и даже кадансе незабвенного некрасовского: "Умер, Касьяновна, умер, сердешная, Умер и в землю зарыт!" - не прибавив ничего по существу. В любом случае, я не хочу и не вправе оспаривать право кого бы то ни было написать такую статью.
Во втором томе показалась невероятно пошлой статья о Есенине. При ее прочтении во мне проснулась феминистка, причем очень-очень злая.
Зато понравилась статья Макисма Кантора о Маяковском. Вот ведь не люблю я Кантора ни как художника, ни как прозаика - не мое, совсем не мое. А вот как эссеист, публицист, аналитик он мне очень интересен.
И вот добралась до статьи о Цветаевой. Первой статьи (их там две).
И впала в непонятное.
Одной из точек расхождения с современностью было принципиальное для Цветаевой (и довольно редкое в тогдашней поэзии с ее культом качества, да и в нынешней, во многом существующей в заданных Бродским координатах, где язык представляется саморегулируемой машиной, по собственной воле рекрутирующей авторов для выполнения определенного типа работ[225]) утилитарное и даже снисходительное отношение к языку: как к послушному инструменту — или части собственного тела, с которой не миндальничают. Язык используется или преодолевается как материал: внешняя оболочка единственно важной сути. Пренебрегать внешностью во имя смысла было для Цветаевой настолько естественным, что она была неизменно озадачена критическими статьями, где о ее стихах говорили как об игрушках, выполненных в том или ином стиле, описывая поверхность и не добираясь до внутренней задачи.
То есть автор статьи верно пишет о свойственнром Цветаевой и общем для нее и Пастернака ПРЕОДОЛЕНИИ ЯЗЫКА. Этого у поздней Цветаевой и Пастернака было полно: круглое тащим, квадратное катим. Но вот как вообще преодолевать язык во имя смысла - это для меня тайна за семью печатями. Я понимаю, как можно преодолевать косность своего тела - скажем, балерине. Но как можно преодолевать тело, как таковое, чтобы выразить танцем смысл, относиться к нему как к внешней оболочке - не понимаю ну вот совсем. И точно то же самое с языком - преодолевать его во имя смысле - но ведь и язык суть смысл, и сопряжение смысла сути и смысла слова выявляет замысле полнее, явнее, сильнее...
Чего-то я в этой жизни и в литературе не понимаю...
Озадачилась.
Ушла читать дальше.
А вот на свое тело, когда танцую, я именно забиваю. Потому что при моей моторной неловкости любая осознанность в этом процессе мне только мешает, и чтобы начать двигаться легко, мне надо раствориться в своей эмоции. Но при этом я очень и очень хорошо понимаю, что для настоящего профессионализма это решительно не метод, таким образом дозволено самовыражаться, но хрен нарисуешь качественную "картину для народа".
И да, лично меня это забивание на язык у Цветаевой всегда бесило. У Пастернака не настолько, он просто со свистом пролетает мимо моего сознания. А с кем легко - это с Ахматовой, Гумилевым и Блоком, они для меня как дыхание.
Разумеется, если взять для сравнения ту же льющуюся Ахматову - абсолютно простую, намеренно избегающую любых метафор и языковой игры, то можно и квадратное, которое катят, у Цветаевой увидеть. Да, поздняя Цветаева - это надрыв, крик - но в этом крике ее язык невероятно точен и страшно (именно порой до содрогания) органичен. Нет там никакого преодоления языка. Есть совпадение слова и дыхания автора. Другое дело, что не все дышат одинаково, как бы нам ни хотелось в это верить. Кажется, дочь Цветаевой, Ариадна (за точность цитаты уже не поручусь) написала в мемуарах, что Марине хорошо дышалось в разряженном воздухе (жилось, писалось), когда она взлетала над миром. А остальные там задыхались.
Имхо, квадратное у нас отлично катают господа футуристы. Там таки да. А Цветаева строит. Очень четко и очень точно.
но ведь и язык суть смысл
Ну, многие же считают язык своеобразной клеткой для мысли, для чувства.