Вот иногда такого начитаешься-насмотришься, что срочно нужно противоядие. Любое. Хоть вспомнить что-нибудь хорошее...
А ведь и правда - хорошее.
Хотя так по первости и не кажется. Девятый класс, который я проболела за вычетом неполного месяца, полностью. Дом-больница, больница-дом, температура-лекарства, самочувствие-состояние... экзамены за оконченный экстерном девятый класс. Но - книги. Много-много книг.
Очень много очень разных хороших книг.
И вот лежу это я и не сплю, потому что кашляю, и читаю часика в три ночи "Древнегреческую эпиграмму". А с точки зрения этих самых древних греков, эпиграмма - это не хлесткий сатирический стих, а просто любое граффити. Вот что на стенке написано - то, значит, и эпиграмма. Или на надгробии. Или на заборе. Все едино эпиграмма.
Ни сюжета, ни приключений. Только надписи, надписи, надписи. Подлинные.
Как разноцветные камушки.
Вот какой-то Демофил посмеивается - мол, недаром дали ему родители такое имя, раз в его жизни было четыре любимых женщины - и всех четверых звали Демо. Вот родители оплакивают малолетнюю дочь. Вот восхваляют победившего в состязаниях атлета. А вот пастух говорит о верной своей собаке.
Камушки, цветные камушки... осколки чьих-то жизней... камушки разной формы, разного цвета...
И очень не сразу замечаешь, что это не просто беспорядочная груда... вот это - сердцевина цветка, это - глаз торговки, это - рыбья чешуйка... мозаика, и она собирается сама собой, камушек за камушкам, и картина все полнее, точнее, яснее...
А потом картина просто разбивается, растворяется грань, и нет картины, потому что есть жизнь, и ты идешь по ее дорогам... предвечернее солнце, и белые стены от него золотые и розовые, а тени синие, глубокие и тяжелые, белая дорожная пыль, мимо прошла женщина с кувшином, совершенно фиолетовый в этом предвечернем свете ослик что-то там сообщает миру очень важное из своей ослиной жизни, а за поворотом - площадь, уличная торговка что-то такое жарит на масле, кажется, у нее уже подгорает... да, точно подгорает, даже отсюда по запаху слышно, деревья шелестят на ветру...
Именно тогда я впервые испытала это сумасшедшее ощущение во всей его полноте.
Ни сюжета, ни приключений. Камушки, смальта, осколки чужой жизни - и про каждый из этих камешков можно написать роман, их так много, этих жизней, что они обретают новую плоть...
А с чего мне вдруг вспомнилось именно это?
Может, потому что я в последние дни читала и перечитывала, радуясь, "Александрию"? Хм, ну и кто сказал, что Кузмин стилизатор? Что он стилизовался - а не входил, разбив мозаику, туда, где утром огородники везут овощи на рынок, а пьяные матросы возвращаются на рассвете из таверны?
А ведь и правда - хорошее.
Хотя так по первости и не кажется. Девятый класс, который я проболела за вычетом неполного месяца, полностью. Дом-больница, больница-дом, температура-лекарства, самочувствие-состояние... экзамены за оконченный экстерном девятый класс. Но - книги. Много-много книг.
Очень много очень разных хороших книг.
И вот лежу это я и не сплю, потому что кашляю, и читаю часика в три ночи "Древнегреческую эпиграмму". А с точки зрения этих самых древних греков, эпиграмма - это не хлесткий сатирический стих, а просто любое граффити. Вот что на стенке написано - то, значит, и эпиграмма. Или на надгробии. Или на заборе. Все едино эпиграмма.
Ни сюжета, ни приключений. Только надписи, надписи, надписи. Подлинные.
Как разноцветные камушки.
Вот какой-то Демофил посмеивается - мол, недаром дали ему родители такое имя, раз в его жизни было четыре любимых женщины - и всех четверых звали Демо. Вот родители оплакивают малолетнюю дочь. Вот восхваляют победившего в состязаниях атлета. А вот пастух говорит о верной своей собаке.
Камушки, цветные камушки... осколки чьих-то жизней... камушки разной формы, разного цвета...
И очень не сразу замечаешь, что это не просто беспорядочная груда... вот это - сердцевина цветка, это - глаз торговки, это - рыбья чешуйка... мозаика, и она собирается сама собой, камушек за камушкам, и картина все полнее, точнее, яснее...
А потом картина просто разбивается, растворяется грань, и нет картины, потому что есть жизнь, и ты идешь по ее дорогам... предвечернее солнце, и белые стены от него золотые и розовые, а тени синие, глубокие и тяжелые, белая дорожная пыль, мимо прошла женщина с кувшином, совершенно фиолетовый в этом предвечернем свете ослик что-то там сообщает миру очень важное из своей ослиной жизни, а за поворотом - площадь, уличная торговка что-то такое жарит на масле, кажется, у нее уже подгорает... да, точно подгорает, даже отсюда по запаху слышно, деревья шелестят на ветру...
Именно тогда я впервые испытала это сумасшедшее ощущение во всей его полноте.
Ни сюжета, ни приключений. Камушки, смальта, осколки чужой жизни - и про каждый из этих камешков можно написать роман, их так много, этих жизней, что они обретают новую плоть...
А с чего мне вдруг вспомнилось именно это?
Может, потому что я в последние дни читала и перечитывала, радуясь, "Александрию"? Хм, ну и кто сказал, что Кузмин стилизатор? Что он стилизовался - а не входил, разбив мозаику, туда, где утром огородники везут овощи на рынок, а пьяные матросы возвращаются на рассвете из таверны?
-
-
25.04.2008 в 02:54-
-
25.04.2008 в 02:55-
-
25.04.2008 в 03:01-
-
25.04.2008 в 03:08-
-
25.04.2008 в 09:45-
-
25.04.2008 в 10:33Как хорошо на душе стало... спасибо тебе!