А вот и несколько слов о моих любимых историях - тех, что я так люблю и в жизни, и в текстах. Это истории о том, как человек под влиянием какого-либо потрясения изменился к лучшему. Будь то реальный Саша Оленин, который не только послужил прототипом "Недоросля", но и увидел его на сцене - и так ужаснулся увиденному, что стал не просто одним из образованнейших людей своего времени, но еще и художником, впоследствии - президентом Академии Художеств - или мессер Эрмино "Скопидомо" Гримальди из "Декамерона" - или чудовищный параноик Абу-ль-Хайджа (эту историю я выложила как менее известную для ознакомления вот здесь) - или незадачливый разбойник Тхык Дэ из северокорейского фильма "Хон Гиль Дон"... в общем, истории о нравственном возрождении того или иного масштаба. Истории о нравстенном падении, увы, куда менее приятны, но не менее интересны и поучительны. И вот когда я читаю подобные истории - иногда я верю даже в самые дикие из них, а иногда не верю от слова "совсем". И вот вам результаты моих размышлений по вопросу, что же заставляет меня верить или не верить в ту или иную историю о душевном падении или душевном возрождении. Напоминаю - это ИМХО. Мое личное персональное ИМХО - ваше может быть и другим. Но вот мне ситуация видится именно так. Наверное, все-таки почти никто не становится мерзавцем сразу и в одночасье - вот еще во вторник был хороший, порядочный человек, а в среду он уже мерзавец. Разъедание души - процесс постепенный, все происходит довольно-таки незаметно. Здесь мелочь, тут ерунда, это лыко в строку не ставим, это простительно, а так и вообще все поступают... и вот только когда опоры моста, соединяющего человека с его совестью, одна за одной постепенно подгнивают и рассыпаются - только тогда происходит внезапное, страшное и полное обрушение. Поэтому я верю в "Посеешь ветер..." Марты Додд. Верю в Дика Окделла (увы - вешки расставлены очень четко, хотя замечать их зачастую и не хочется, - все-таки все мы предпочитаем до последнего верить в лучшее... но накопление мелочей до момента обрушения показано очень точно). Верю в Ршаву (Авшара, Арваша) из Видессианского цикла - Тертлдав умница. И не очень-то могу поверить в Анакина Скайуокера - ну вот как хотите, а для меня предварительный процесс прописан слабо. (Хотя, возможно, стоит перечитать еще разок и поискать вешки повнимательнее). Если же речь идет о душевном возрождении - вот тут все приосходит с точностью до наоборот. Если человек уже находится "по ту сторону", если моста между ним и его совестью уже (или еще) нет совсем - он может только перескочить одним прыжком. А вот уже потом начинается медленное восхождение по крутому осыпистому берегу - иной раз и обдираясь в кровь, и оскальзываясь время от времени, и даже не восхождение, а восползание... но все это будет потом. Сначала - страшное потрясение от внешней или внутренней причины, которое заставляет человека увидеть себя таким, какой он есть, прыжок "ту сторону", и только потом все остальное. Вот это и объединяет истории, в которые я верю. Что интересно, предпосылки к случившемуся (по крайней мере, заметные) есть не всегда. Они могут быть, могут не быть. А вот потрясение - всегда. И следствием этого потрясения, когда человек увидел себя-реального, является СТЫД. Он присутствует во всех таких историях. Причем стыдно человеку не оттого, что его уличили, а за то, В ЧЕМ его уличили. Не то что по морде дали, стыдно - а ЗА ЧТО по морде дали. За себя-реального стыдно. И не мимолетно-бытовое "как же тебе не стыдно" - это тот стыд, о котором Анчаров сказал "стыд - это рвотное движение души". Совесть - это уже сознательное, а стыд - это рвотное движение души. И лучше этого ощущения не опишешь. Говоря старинно-высокопарно-пафосным штилем, ощущение это таково, что хочется именно что-то изблевать из своей души, душу изблевать из себя, потому что мерзко даже соприкасаться с этим. И после такого рвотного движения души, изблевывающей из себя то, за что душе настолько стыдно, отчего так мерзко, перемена образа мыслей и образа жизни наступает обычно весьма значительная, обычно вообще полная - и не потому, что человек так хочет, а потому, что иначе не может. Соприкасаться с прежним мерзко. А еще потаенным страхом страшно - не вспомнит ли тело, не потянет ли назад память привычек... Ну, если уж совсем просто - я верю в бывшего алкоголика, который "зашился" и завязал, верю в того, кто не "зашился" и завязал - но в алкоголика, который завязал и все равно иногда попивает - не верю! Я верю в бывшего насильника, который в ужасе от своей мерзости резал себе вены (такой случай я рассказывала у себя на дневе, если надо, перескажу снова), верю в того, кто ушел в монастырь, я много во что вообще-то могу поверить - но в бывшего насильника, который продолжает говорить "все бабы - дуры" и потрахивать за спиной у жены ее подружек по пьяному делу (пусть и по согласию с этими подружками), не верю. Он никакой не бывший. Разве что боится, что поймают - но он не бывший. Я верю в бывшего школьного хулигана, который берет под защиту своих прежних жертв, который порывает со своей прежней компанией, который просит родителей перевести его в другую школу, чтобы начать там заново и уже по человечески, я много во что верю. Но не в бывшего школьного хулигана, который водится с прежней кодлой, по-прежнему считает своих жертв слабаками-недочеловеками и не опускает глаз. Он не бывший. Он просто боится чего-либо - по морде получить или в тюрягу загреметь, но он не бывший, он такая же скотина. Я верю в Сашу Оленина - но не верю в бывшего лоботряса, который учится не для знаний, а для диплома. Никакой он не бывший - диплом получит и пойдет лоботрясничать дальше. Итак, во всех историях, в которые я верю - потрясение, стыд и полная или частичная перемена мировоззрения и образа жизни как обязательные элементы. Без этих - не поверю. Это не значит, что постепенное перевоспитание невозможно. Очень возможно. ПОСЛЕ вышеупомянутых элементов. Да, и еще одно элементарное примечание - я скорее поверю в Абу-ль-Хайджу и его перерождение, нежели в перерождение мамаши, которая по любому поводу обвиняет своего ребенка во лжи, лазит в его личный дневник и отравляет ему жизнь по сто раз на дню. Просто потому, что поступки ее во много раз мельче, и заставить ее ощутить, как постыдно ее поведение и образ мыслей, наааамного труднее. Ведь "так все делают". Для меня естественнее поверить в завязавшего алкоголика, чем в завязавшего пьянчужку. Бывшего насильника - но не бывшего "козла бытового". И так далее. Ну, вот если вкратце, то примерно как-то так, да.
Об этой женщине должны знать как можно больше людей.... Но я никому не предлагаю создавать "цепочку" По простой причине: кого это тронет за душу - сам сделает, а кого нет - и не надо им...
БОГИ БЛАГОСЛОВЛЯЮТ ЕЕ, Мир праху ее..... Недавно скончалась 98-летняя фрау по имени Irena. Во время Второй Мировой Войны, Irena, получила разрешение работать в Варшавском Гетто, как специалист по водопроводу и канализации. У нее был 'скрытый мотив'... Будучи немкой, она ЗНАЛА то, что планируют нацисты против евреев. Irena вывозила контрабандой младенцев в основании ящика для инструментов, а в задней части ее грузовика был запас мешковины, чтобы заворчивать больших детей. У нее также была собака в кузове, обученная лаять, когда нацистские солдаты выпускали ее из гетто. Солдаты, конечно, не хотели иметь ничего общего с собакой, лай покрывал звуки голосов и плача детей/младенцев. В течение ее деятельности ей удалось вывезти контрабандой и спасти 2500 детей/младенцев. И все-таки, она была поймана... Нацисты сломали обе ее ноги, руки и зверски ее избили. Irena вела учет имен всех детей, которых она вывозила контрабандой и держала списки в стеклянной фляге, закопанной под деревом во дворе ее дома. После войны она попыталась найти каких либо родителей, которые, возможно,пережили войну и воссоединили семью. Большинство, конечно, были убиты и сожжены в газовых камерах. Те дети, которым она помогла, были размещены в детские дома или были усыновлены.
В прошлом году Irena была представлена на Нобелевскую премию мира... Она не была отобрана. - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - Ирена Сендлер, Ирена Сендлерова (польск. Irena Sendlerowa; 15 февраля 1910 — 12 мая 2008, Варшава) — польская активистка движения сопротивления.
Во время Второй мировой войны Сендлер — сотрудница варшавского Управления здравоохранения и член польской подпольной организации — Совета помощи евреям (Жегота), часто посещала Варшавское гетто, где следила за больными детьми. Под этим прикрытием она вывезла из гетто 2 500 детей, которые далее были переданы в польские детские дома, в частные семьи и в монастыри.
Нацисты приговорили ее к смерти. В день казни подпольщикам удалось подкупить эсэсовских охранников и спасти свою соратницу.
Во истину, Б-г носил ее на руках и берег...
В 1965 году израильский музей Холокоста «Яд ва-Шем» признал её звание «Праведницей среди народов мира». В 2003 награждена была Орденом Белого орла. В 2006 польский президент и премьер-министр Израиля выдвигали её кандидатуру к Нобелевской премии мира, однако премия была присуждена вице-президенту США Альберту Гору.
Была почётной гражданкой города Варшавы и города Тарчина.
... никакого то есть музыкального слуха и прочего там понимания, даже странно как-то. Нет, я не о том, что мажор от септаккорда я отличаю раза этак хорошо если с седьмого и с преогромным трудом. Я о том. что мое мнение о музыке меня саму приводит в легкий такой ступор... а то и не в легкий. Захотелось мне тут юность вспомнить, диско всякое послушать, ну и вообще - ау, где вы, восьмидесятые... как это "где" - на ю-тубе, вестимо. Села слушать и смотреть. Slade меня свои видом удивил - я ж тогда их только слышала, а не видела... впрочем, внешний вид тогдашних ансамблей, равно как и вообще тогдашняя мода - разговор отдельный и долгий. Но музыка-то помнится, да... Ну и вот среди того, что помнится - очаровательный Arabesque (и вот только скажите, мне что не очаровательный!), его на ю-тубе не так уж мало оказалось, хотя свою любимую Born to Reggae так пока и не отыскала. Ну... хорошенького понемножку. Да, так вот - слушаю я этот самый "Арабеск" в количестве, особенно Rollerstar - и крутится у меня в голове наиупорнейшим образом мысль - дескать, вот они, стурктурные и мелодические корни нынешнего "металла"! Крутится и уходить не желает. Ну и кто я после этого?! Доктор, вылечите меня отсюда!
Я там привожу несколько примеров - по большей части довольно-таки общеизвестных. Но одна история, которую я там упоминаю, известна едва ли - пожтому лучше я выложу ее сюда, чтобы потом, когда я допишу и открою закрытку, было ясно, о чем речь. АБУ АЛИ АЛЬ-МУХАССИН АТ-ТАНУХИ ЗАНИМАТЕЛЬНЫЕ ИСТОРИИ(2, 77, 145) Абу Мухаммад Яхья ибн Мухаммад рассказал мне со слов Абу Исхака Мухаммада ибн Ахмада аль-Карарити историю, которую этому последнему сообщил Насир ад-Дауля Абу Мухаммад аль-Хасан ибн Абдаллах ибн Хамдан:
— Вскоре после моего рождения, — рассказывал он, — мой отец Абу-ль-Хайджа сильно невзлюбил меня за способности, которые заметил во мне и из-за боязни потерять свою должность: он был со мной высокомерен, груб и суров и ограничивал меня во всем, а мне приходилось терпеливо сносить все это. Но тут его назначили охранителем Хорасанской дороги. Тогда он осмотрел своих лошадей, отделил с полсотни больных и тощих и сказал мне: “Хасан, через два месяца я уеду для исполнения должности, а этих лошадей я отдаю на твое попечение. Так я смогу проверить, можно ли поручить тебе какое-нибудь сложное дело. Будешь ухаживать за ними так, что они станут гладкими да резвыми, — значит, можешь справиться с этим поручением, и я буду считать, что ты годишься и на что-нибудь посерьезнее. А если твой уход не пойдет им на пользу, это поручение будет первым и последним”.
Мне показалось странным, что отец начал с того, что назначил меня конюхом, но пришлось стерпеть и это, и я сказал: “Слушаю и повинуюсь!”
Я поместил лошадей в особую конюшню, где поставил также скамейку для себя. Потом я нанял конюхов, которым платил жалованье и от которых требовал [239] самого тщательного ухода за лошадьми, а сам я осматривал их по нескольку раз в день, следя за тем, чтобы они были накормлены и ухожены. К тому же я призвал на помощь самого лучшего коновала.
Прошло немногим более месяца, и лошади мои окрепли, поправились и вообще были в самом лучшем виде. Когда настало время отцу уезжать, он сказал мне: “Хасан, что ты сделал с теми лошадьми?” Я попросил его пойти в конюшню и посмотреть. Он пошел туда и, найдя лошадей в прекрасном состоянии, был очень доволен и похвалил меня.
Потом он сказал: “Хасан, ты хорошо справился с этим делом, и за это я скажу тебе нечто такое, что будет тебе полезно в жизни и вознаградит тебя за труды”. Я спросил его, что он имеет в виду. Он ответил: “Когда ты видишь, что кого-нибудь из твоих родичей возвысил султан или что кому-нибудь из них улыбнулась судьба, не завидуй ему и не питай к нему вражды, ибо этим ты только без толку растравишь себя, и это будет во вред не тому человеку, а тебе самому, и ты придешь в уныние, не нанеся ущерба ему. К тому же, стараясь принизить достигшего высокого положения сородича, ты лишь принизишь самого себя. Ведь он сможет возвыситься благодаря тому, что защитит его и от тебя, или благодаря удаче, которая предохранит его и от тебя. Старайся служить ему, чем можешь, будь ему предан, чтобы его успехи шли тебе на пользу, а его слава отразилась бы и на тебе, старайся снискать его одобрение и похвалу и стать одним из его помощников, ибо лучше быть помощником у родича, чем у чужого человека. Люди станут тебя уважать, видя, что ты у него в милости. А когда он получит должность от султана, может быть, он и тебе даст возвыситься, сделав своим преемником, когда сам возвысится еще более. То же может случиться, если он получит какую-нибудь другую должность, не от султана. Не говори, что ты принадлежишь к более древней ветви вашего рода, что ты — самый знатный в роду и что он еще вчера был ничто по сравнению с тобой, ибо для каждого человека наступает его время”.
Я выслушал его совет, а он продолжал говорить со мной ласково, ибо, выходив его лошадей, я сумел вызвать в нем уважение к себе, и он повелел мне отправиться вместе с ним. Я так и сделал, и мы доехали до моста у селения Нахраван, все время беседуя. Его [240] ласковое обращение придало мне смелости, и я решился обратиться к нему с просьбой. Проезжая по мосту, я вспомнил, что у него в окрестностях Мосула было великолепное поместье под названием Нахраван, которое мне очень хотелось заполучить, и сказал ему: “Господин! Мои расходы и издержки сильно возросли, и, если бы ты передал мне твое имение Нахраван, чтобы я мог пользоваться доходами с него, служа тебе, это было бы неплохо”.
Услыхав об этом, он пришел в ярость и начал ругать меня последними словами. “Собака! — кричал он. — Ты надеешься завладеть Нахраваном?!” И он хлестнул меня плетью, которая была у него в руке. Удар пришелся мне по щеке и рассек ее сверху донизу. Я почувствовал, как лицо мое запылало. Такого я никак не ожидал. Я ощутил жгучую боль и еще более жгучее возмущение. Я сказал себе: “Я не заслужил подобного ответа, довольно было бы и простого отказа. По-видимому, он все еще таит на меня злобу”.
Я не мог ехать с ним дальше. Тут подоспели мои слуги и оставались возле меня, пока мне не стало лучше. А он тем временем продолжал свой путь. Потом я повернул лошадь и, послав за двумя мулами, которые везли мою утварь, одежду и рабов и которые еще не успели уйти далеко, двинулся по направлению к Багдаду, изнывая от боли и пылая гневом.
Я прибыл в Багдад, где в то время вазиром был Али ибн Иса, который очень хорошо относился к моему отцу и сам устроил ему это назначение. Он любил и меня, всячески проявляя ко мне уважение и особую симпатию. Я решил, что пойду к нему, пожалуюсь на отца и покажу след от удара. Поэтому, приехав домой, я приказал поставить на место мулов и занести в дом поклажу, после чего, не сходя с коня, отправился во дворец вазира.
Спешившись и войдя во двор, я вспомнил совет моего отца об отношении к родичам и пожалел о том, что прибыл во дворец вазира, поняв, что из всех родичей этот совет более всего касается отца. Поэтому я решил обмануть вазира и ничего ему не рассказывать. Войдя, я приветствовал его и стал перед ним, поскольку не привык садиться в его присутствии. А он, увидев меня, пришел в ужас от шрама на моем лице и спросил: “Что с тобой случилось?” Ему очень не понравился мой вид, который и впрямь был ужасен. [241]
Я ответил, что играл в конное поло и мяч случайно попал мне в лицо. Тогда он сказал: “А я думал, ты уехал вместе с отцом. Почему же ты вернулся?” — “Я провожал его часть пути, — ответил я, — а когда он отъехал достаточно далеко, вернулся, чтобы явиться в распоряжение вазира”.
Ибн Иса продолжал расспрашивать меня о путешествии отца, когда тот вдруг явился сам, потому что, узнав о том, что я повернул назад, пришел в ярость и также решил воротиться, чтобы остановить меня. Прибыв домой, он узнал, что я, не сходя с коня, отправился во дворец вазира. Он не сомневался, что в мои намерения входило пожаловаться на него, рассказав о том, как он со мной обошелся. Войдя во дворец и увидав меня беседующим с вазиром, он укрепился в этом предположении.
Когда отец занял свое место, вазир спросил его, что заставило его вернуться. Отец ответил: “Так вот какова награда за мою службу, мою преданность и послушание?!” В ярости он переходил от одного обвинения к другому, а я стоял и молча слушал. Вазир спросил: “Да в чем ты меня упрекаешь? Что я такого сделал?” Отец ответил: “Ты позволил этой собаке нападать на меня и клеветать на меня в твоем присутствии!” — “О ком ты говоришь?” — спросил вазир. “О Хасане, — ответил мой отец, — который стоит здесь, да поразит его Аллах!” — “Послушай, — сказал вазир, — ты, должно быть, обезумел, с чего все это? Уверяю тебя, этот юноша и слова не сказал о тебе, и я вовсе не слышал, чтобы он обвинял тебя в чем-то. Разве я позволил бы ему что-нибудь подобное? Оскорбив тебя в моем присутствии, он упал бы в моих глазах”.
Тогда мой отец, поняв, что я ничего не сказал, устыдился и замолчал. А вазир сказал: “Ты должен рассказать мне правду о том, что произошло между вами. Ведь ты не стал бы возвращаться, не имея на то серьезных причин. Увидев этот страшный след на лице Хасана, я спросил его, что случилось, но он ответил, что играл с друзьями в конное поло и один из них нечаянно запустил ему мяч в лицо. Я ему поверил. А теперь, когда пришел ты, уверенный, что он жаловался на тебя, я думаю, это дело твоих рук, и ты должен мне во всем признаться”.
Тогда Абу-ль-Хайджа рассказал ему, как было дело, и Али ибн Иса принялся ругать его, говоря: “И тебе [242] не стыдно, Абу-ль-Хайджа?! Так-то ты лелеешь своего сына, своего первенца! Если ты так безрассуден с ним, каков же ты будешь с чужими людьми? Что плохого в том, что он попросил у тебя имение? Ничего странного не было бы, если бы ты, как отец, отдал бы его ему. Но если ты не хотел это сделать, надо было отказать по-хорошему или пускай даже грубо, если ты был не в духе, но хвататься за кнут — постыдись!”
Так он отчитывал и упрекал моего отца, а тот опустил голову и устыдился. А вазир продолжил: “Неудивительно, что ты вернулся разгневанный, думая, что он очернил тебя передо мной и что я позволил ему тебя порочить, и вменил мне в вину то, что на самом деле только твои собственные подозрения!”
Мой отец принялся извиняться, но вазир сказал: “Клянусь Аллахом! Я не приму твоих извинений и это дело не изгладится из моей памяти, пока ты при свидетелях не подаришь Хасану это имение в возмещение за нанесенный ему ущерб”. Отец ответил: “Слушаю и повинуюсь приказу вазира!” Затем Ибн Иса сказал мне: “Склонись над головой и рукой твоего отца и поцелуй их!” Я так и сделал, и тогда Али ибн Иса придвинул отцу чернильницу и бумагу и повелел ему написать для меня дарственную на имение, чтобы тут же ее засвидетельствовать. Он так и сделал, а вазир велел мне взять эту бумагу, добавив: “Когда он вернется домой, составь договор по всем правилам и дай его заверить нескольким почтенным свидетелям”.
И мы покинули дворец примиренные, а когда вышли в прихожую, отец сказал мне: “Получилось так, Хасан, что я дал тебе совет для самого себя. Я понимаю, что ты пришел сюда, чтобы пожаловаться на меня, но, войдя в прихожую, вспомнил мой совет и подумал, что им следует воспользоваться в первую очередь, когда дело касается отца. Поэтому, войдя к вазиру, ты не стал жаловаться, а рассказал ему небылицу”.
“Господин, — ответил я, — так оно и было”. Он сказал: “Раз у тебя хватило ума вспомнить о моем совете в такое время, отныне я буду вести себя так, что тебе не на что будет жаловаться”. Я поцеловал ему руку, и мы вместе вернулись домой, где он в присутствии свидетелей передал мне имение. После этого он переменился ко мне и между нами установились добрые отношения. Совет, который он мне дал и которому я последовал, оказался для меня самым благим. Взято вот здесь История... как бы это помягче выразиться... неприятная, но с неожиданно хорошим финалом. Желающие читают - и комментируют в этом треде.
У меня большая просьба - действительно для меня важная. Дело в том, что у нас просто невозможно отыскать профессиональные игральные карты Bicycle Rider Back, которые используются не только для игры, но и для фокусов - и на международных форумах фокусников приняты как стандарт (именно эти и никакие другие). А в Москве они точно бывают, хотя и не везде. Мне очень нужно для Мишки четыре колоды - две красные и две синие. Если кто-то из вас может узнать, сколько это стоит, сообщить мне, купить их и передать человеку, который отдаст за них деньги и привезет их мне, отпишитесь, пожалуйста, в этом треде. Мишке уже пора отснять и выложить на форуме придуманный им фокус - как методичку - а с нестандартными картами оно некомильфотно, может начаться критика не по существу, а за использование нестандартных карт.
Когда я заговорила о том, когда читатель во что-то не верит добросовестно, а когда недобросовестно, я призадумалась - а во что как читатель верю или не верю я сама? Что я считаю как читатель недостоверным - и в особенности психологически недостоверным? Вообще-то совсем не то, что принято. Принято не верить в то, что некий герой может быть и умным, и красивым, и талантливым, и храбрым, и удачливым. А уж если это еще и героиня - ну тогда точно верить не полагается. Мне как раз в это поверить несложно - и не только потому, что таких примеров в истории достаточно, а я в ней все-таки не самый безграмотный человек. А потому, что эти качества не взаимоисключают друг друга. Ну если подумать логически, то красивому никто не мешает быть умным, а талантливый вполне может оказаться и храбрым. А если все эти НЕпротворечащие друг другу качества сойдутся в одном человеке, называть то, что с ним происходит в жизни, просто везением некорректно - скорей уж наоборот, надо быть крепко невезучим, чтобы такое сочетание совсем уж не дало результата. Нет, в такой букет качеств я как раз верю - и запросто. Герой может быть наделен целой уймой прекрасных или отвратительных качеств в превосходной степени - но если они сочетаемы, то отчего же и нет? Герой может быть наделен уймой разнообразных и даже на первый взгляд противоположных качеств - тоже бывает. но герой не может быть наделен ВЗАИМОИСКЛЮЧАЮЩИМИ качествами, и вот тут уже нчинается мое личное "не верю". Ну... к примеру, я запросто поверю в математика-композитора-шахматиста-фехтовальщика (мое почтение, мсье Филидор!). Я поверю в каратиста-гитариста - если он не совсем разбил себе руки, то гитара их примет. А вот в штангиста-скрипача уже не поверю точно - это взаимоисключающие занятия. То, что требуется от рук для игры на скрипке и то, что делает с руками поднятие тяжестей и сопутствующие ему тренировки - несовместимо. К душевным качествам это тоже относится. Я поверю в убийцу, сентиментально любящего котяток и собачек, да вдобавок вегетарианца - это качества всего лишь противоположны, так что в одной личности уживутся вполне. А вот в душевную утонченность и романтичность насильника, извините, НЕ поверю. Это качества взаимоисключающие. А еще есть у меня одно очень большое, очень личное "не верю" - личное оно потому, что относится к тому разряду историй, которые мне нравятся, пожалуй, больше всего - и в жизни, и в текстах. Только в одни из этих историй я верю, причем сразу и безоговорочно - а в другие не верю, даже если очень хочется поверить и надеяться. Но вот о них уже в следующий раз...